В
основе концепции историзма Фридриха Ницше лежит идея о том, что история нужна
человеку, прежде всего, для жизни. По мнению философа, избыточная историчность
человека – то, как каждый новый день проживается в контексте событий прошлого,
а разум не в силах предать забвению незначительные события, не влияющие на
будущее, делает его несчастным. Переживание прошлого заполняет собой настоящее,
ставя преграду на пути будущего. Таким образом, в качестве негативного
результата взаимодействия человека живущего и истории свершившейся, Ницше видит
то оправдание, которым человек прикрывает свой страх перед будущим, предпочитая
движению вперед ретроспективную рефлексию на месте.
Ницще
четко разграничивает два вида принятия истории: как стену чистого знания, не
оставляющего возможности увидеть горизонты будущего, и как бинокль, позволяющий
приблизить эти горизонты. В последнем случае история служит во благо человека,
но работать именно по такой схеме она сможет лишь когда он откроется перед ней
в трех измерениях – «как существо
деятельное и стремящееся, как существо охраняющее и почитающее и, наконец, как
существо страждущее и нуждающееся в освобождении»[1].
Лишь пребывая одновременно в этих трех измерениях человек может ощутить полноту
жизни, внутреннее равновесие которой поддерживают три рода истории.
Монументальная история необходима человеку деятельному и стремящемуся, оглядывающемуся
назад для того, чтобы увидеть в прошлом вдохновляющий пример. Стоит упомянуть,
что принцип такого взгляда на историю существуя автономно и не взаимодействуя с
другими принципами (антикварным и критическим) вредит самой истории, лишая ее
плавности течения и превращая в антологию самой себя – сборник лучших,
вырванных из контекста моментов прошлого.
Плавность
переходов достигается за счет антикварного рода истории, принадлежащего
человеку почитающему и охраняющему. Этот род близок к рефлективной истории
Гегеля, поскольку его важнейшей составляющей является дух времени, а именно
времени предков, чьи традиции должны бережно храниться, а опыт осмысляться,
оставаться в жизни человека и быть переданным следующим поколениям, для того
чтобы связь с корнями не обрывалась. Важным моментом здесь является очеловечивание, одухотворение
антикварной истории, которая должна нести в себе наследие предков, их личности,
а не последствия событий связанных с ними. В противном случае данный тип
истории ни в коей мере не свяжет историю монументальную, но станет лишь
маленьким анклавом в ней – набором событий из прошлого определенного рода,
города, или народа, независимо от своей истинной степени важности, по умолчанию
признаваемых важными и существенными. Так, обезличивание истории вредит как
самой истории, нацеленной на извлечение полезного для жизни опыта, так и жизни,
которую уже трудно назвать жизнью, если она добровольно запирает себя в архиве,
где ей остается только довольствоваться обществом библиографической пыли. На
мой взгляд, ярким примером такого перманентного злокачественного пребывания в
архиве можно считать современную Северную Корею, где вершится культ одного
человека и культики членов его семьи. Однако сами люди, помещенные во главу
культов воспринимаются как события, настолько важные, что даже свершившись они
остаются непреложным настоящим целого народа, не оставляя ему иного выбора,
кроме как рыдать кровавыми слезами над мумией того, что могло бы стать их
будущим.
По
Ницше, «человек должен обладать и от
времени до времени пользоваться силой разбивать и разрушать прошлое, чтобы
иметь возможность жить дальше», т.е. силой критически осмыслять историю,
становиться ее судьей и выносить свои пристрастные приговоры. Но параллельно с
силой человека разбивать и разрушать прошлое, строя на его руинах нечто новое,
жизнеутверждающее, идет сила истории безапелляционно диктовать выводы из самой
себя, навязывая поколениям текущего времени идею о том, что их время справедливее
и мудрее времени предыдущих поколений, тем самым задавая времени возраст и
тлетворную установку на неизбежное старение новых поколений. Отсюда вытекает
смысл тезиса «историю могут вынести
только сильные личности, слабых же она совершенно подавляет», заключающийся
в способности сильной личности вести диалог с историей, не пренебрегая ее
полезными советами, но игнорируя нравоучения, смысл которых сводится к агитации
против юного бунтарства духа, взращивающего плодородную почву для жизни и ее
будущего. Те же, кого история подавляет, всегда будут довольствоваться ролью ее
марионетки, чьими устами она произносит свой монолог, и чьи действия всецело
зависимы от нее.
По
мнению Ницше попытки смотреть на историю объективно сродни работе драматурга,
творческого человека, который полностью погружается в событие, переживая его
как художественное произведение. Взгляд на историю как на выдающееся
произведение искусства может быть сопряжен с желанием дать оценку увиденному,
обозначить рамки справедливости, однако безоговорочное право на справедливый
суд истории имеет лишь тот, кто сам творит будущее и чьи действия определяют
значение справедливости, но никак не тот, кто знаком со справедливостью
исключительно теоретически. Только человеку, осознающему ошибки и ложь своего
времени, и стремящемуся бороться против них, дана возможность понять своих
предшественников.
Если
продолжить аналогию истории с искусством, то историческая справедливость, если
ее отыскать за прекрасным, талантливо выполненным фасадом, может оказаться
настолько неприглядной зловонной каморкой, что впечатление от красоты
увиденного может быть безнадежно испорчено. Как и знание о червяке, засевшем
внутри спелой сливы, осведомленность о каморке приглушит, а то и вовсе погасит
кое-что важное в человеке – его творческий импульс: жажду созерцать, впитывать
в себя прекрасное, и верить в то, что прекрасное на самом деле таковым и
является.
Подводя
итог, хотелось бы отметить, что в моем понимании Ницше не низводит значимость
истории, но призывает к разумной конфронтации с ней – история необходима в
первую очередь для жизни, она должна быть источником вдохновения, поскольку
вдохновение – это то состояние духа, которое проектирует будущее. Вдохновляясь
историей человек живет в истинном значении слова «жизнь», но стоит положить
себе на плечи груз веков в виде чистых, не переживаемых знаний, как жизнь
трансформируется в одноэтажное безнадежное существование.
