ВВЕДЕНИЕ
«Мир монотонен, история ничему не
учит людей, и в каждом поколении всё те же страхи, всё те же страсти, события
не повторяются, но одно напоминает другое... новости, открытия, откровения —
всё изживает себя» У. Эко «Маятник Фуко»
Польский социолог Петр Штомпка определил
культурную травму как «последствие
столкновений культурных ценностей социума с «чужим» и враждебным окружением,
вызвавшим дисфункциональные изменения в социальной жизни»[1], иначе
говоря, под культурной травмой можно понимать патологическую трансформацию исторической
памяти группы людей, попавших в вихревой поток события с деструктивным
потенциалом. Подобно тому, как космос рождается из хаоса, мировая история
конструируется из перманентного потока социальных травм, и это дает основание
полагать, что, так или иначе, их разрушительная сила не является конечной, но,
в соответствии с законами природы, инициирует новый виток круговорота событий,
последствия которых формируют историческое сознание потомков тех, кто был в них
вовлечен. В связи с этим можно ли рассматривать кантовский концепт об
антагонизме – недоброжелательной общительности людей, как универсальный триггер
всех доброкачественных бедствий, которые выпадают на долю человечества?
Источником нетерпимости между людьми в
первую очередь служит их естественное стремление расширить границы личной
свободы, столкновение границ свобод провоцирует конфликт, но в государственных
масштабах такое столкновение провоцирует глобальный конфликт, нивелирующий
внутренние распри по классической схеме коллективной солидарности и
консолидации против общего врага. Таким образом, мы видим, что у любого
исторического события, какими ужасающими и сколь глубоко травмирующими ни были
бы его последствия, есть и теневая сторона – лабиринт подсознательного, откуда
в самые тяжелые моменты находит выход божественная сущность человека – его
стремление к созиданию.
В своей работе я бы хотела осмыслить роль
культурно-исторических травм в жизни человека – это поможет мне ответить вопрос
темы эссе, но, прежде всего, понять его цель – для чего нам нужно преодолевать
исторические травмы.
ПОСТСОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО: ВОЗРОЖДЕНИЕ БЕЗ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Феномен постсоветского общества можно определить как конфликт поиска новой идентичности со сформировавшейся моделью исторической памяти. Несмотря на то, что предпосылки к разделению СССР на ряд суверенных государств обозначились задолго до его фактического распада, сам факт прекращения существования единого организма, а также события, которые он повлек за собой, можно признать травмирующими для всех, кто оказался вовлечен в этот процесс, травмирующими в той же мере, что и события, поспособствовавшие ему.
История СССР – это история
интеллектуального мародерства, коренящаяся на насилии. С таким отправным
материалом она изначально была запрограммирована на недолговечное
существование, поскольку дерево, паразитирующее на себе самом, питающееся
собственными соками, не в состоянии регенерироваться. Данная история продлилась
большую часть XX
века – ничтожно мало в контексте временных рамок мировой истории, но, поскольку
ее последствия оказывают значительное влияние на настоящее и видимое будущее
людей, населяющих постсоветское пространство, ее необходимо анализировать в
поисках лекарства, которое помогло бы с течением новой истории затянуть старые
раны.
По мнению Петра Штомпки: «Состояние травмы имеет общую характеристику
- нарушение нормальности. Вероятно, в природе человека есть что-то тяготеющее к
порядку, привычке, повторяемости, продолжительности, стандартизации, предсказуемости,
само собой разумеющемуся. Этим удовлетворяется наше стремление к
экзистенциальной безопасности»[2].
Хотелось бы отметить, что понятие «нормальность» тут подается как синоним
пасторальной рутинности, другими словами – уверенности в завтрашнем дне, но как
быть с теми, для кого страх перед будущим является нормальным, обыденным
состоянием осознания невозможности экзистенциальной безопасности? Вероятно, в
этом случае травму следует рассматривать как «вещь в себе» − в качестве
нормальности она теряет свойство ощущаться, но вместе с тем, обладая свойством
изменять, она перенастраивает личность, притупляя лучшие ее черты, выводя на
передний план худшие.
Если продолжить аналогии с Кантом, то тут
нельзя обойтись без одного крайне спорного умозаключения философа: «Человек есть животное, которое, живя среди
других членов своего рода, нуждается в господине»[3]. Применимо
к досоветскому, советскому и постсоветскому обществу, данная цитата наталкивает
на рассуждения об этимологии русского слова «господин», однокоренного с
«Господь» - этот факт дает основания полагать, что многие века русскоязычный
человек подсознательно приравнивает эти понятия, отсюда такое почитание
господина (государя, царя, правителя) и беспрекословное следование его воле как
воле Бога. В этом контексте можно рассмотреть убийство царской семьи как акта
предательства божественного – самый тяжкий грех по Данте, преступление, за
которое попадают в 9-й, самый страшный круг ада.
В центре 9-го круга находится «Люцифер … (символ холода нелюбви), [который] являет уродливую пародию на образы небес:
три его лица - насмешка над троицей, из них красное - гнев как
противоположность любви, бледно-желтое - бессилие или леность как
противоположность всемогуществу, черное - невежество как противоположность
всеведению»[4],
а земное воплощение Люцифера и поныне присутствует на всем постсоветском пространстве
в виде бронзовых истуканов и бездушной человеческой оболочки, вмерзшей в центр
мавзолея. История расплаты за предательство написана кровью невинных –
интеллектуальный потенциал огромного государства долгое время подвергался
жестоким репрессиям, сила разума гениев оборачивалась против своих обладателей,
в то время как умение приспосабливаться к меняющимся далеко не всегда в лучшую
сторону реалиям стало основой безопасности жизнедеятельности – основой нормальности.
Но что же с собой принесло новое, переломное
время, когда окно в западный мир было заново прорублено? Бросая ретроспективный
взгляд на первое десятилетие перемен, возникает ощущение, что этому окну не
хватало сетки, которая хоть и не удержала бы массовый отток креативного
капитала на поиски лучшей жизни, но, по крайней мере, могла бы отфильтровать
хлынувший в него поток пережитков западной культуры. Так или иначе, но
природное стремление постигать новые горизонты и получать новые знания было
реализовано слишком стихийно, и это повлекло за собой потерю ориентации в
границах собственной идентичности, а историческая память уже не была путеводной
нитью.
Российский социолог Александр Тарасов назвал
90-е десятилетием позора за культурное обнищание, эпидемия которого захватила
западный мир и легко проникла на постсоветское пространство. Если согласиться с
Умберто Эко в том, что «искусство
обманывает нас и успокаивает, оно подсовывает нам мир таким, каким его видят
артисты, а беллетристика, внешне созданная для развлечений, представляет мир
таким, каким он есть на самом деле, или по крайней мере таким, каким он будет»[5]
можно прийти к выводу, что 90-е были кристально честным десятилетием, но такого
рода честность вряд ли можно расценивать как лекарство от исторических травм,
скорее как плацебо.
В наши дни для молодых поколений термин
«постсоветское пространство» становится атавизмом, а жизнь на нем все чаще
воспринимается по-гегелевски чувственно, с апелляциями к разуму, что стало
закономерным исходом неразумной бездуховной эпохи. Отношение к истории
становится все более критическим, но критики ей достается непропорционально
много по сравнению со стремлением проникнуться монументальными моментами и
бережно сохранить в исторической памяти нечто личное, доброе, такое отношение
более способствует воспалению старых ран, но никак не их успокоению. Вместе с
тем сама жизнь остается кантовской – свобода мыслится, но не ощущается,
возможно, таково свойство свободы – переставать ощущаться, когда она не нужна.
ПОСКОЛОНИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО: ДИАЛЕКТИКА МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА
Этническое разнообразие
современного западного мира можно считать наследием эпохи великих
географических открытий, многие государства поддерживают политику
мультикультурализма, но какой ценой она дается? Петр Штомпка пишет о травме,
которая «возникает, когда люди
оказываются во власти новой культуры, или, точнее, когда социализированная
культура, которая у них “в головах” или в полуавтоматических “склонностях
сердца”, сталкивается с культурной средой, в которой они оказались»[6].
Много столетий назад европейские колонизаторы вряд ли задумывались о
«полуавтоматических склонностях сердца» коренных жителей новых земель, к тому
же немногие из них рассматривали аборигенов как людей − чувствующих, желающих,
страдающих, чаще всего туземцы воспринимались как бесплатная рабочая сила.
Таким взглядам содействовали толкователи Библии, находившие в священном писании
объяснение тому, почему одни люди могут и должны эксплуатировать других –
предки других людей грешили и оставили на своем роду печать искупления в виде
цвета кожи, отличного от цвета кожи добродетельных христиан. Как показывает
мировая история, тексты Библии оказываются преисполнены жестокостью для тех,
кто обращается к ним не за советом, а за подтверждением собственной правоты.
Закономерным результатом эпохи недоброжелательных встреч совершенно несхожих
культур стал запущенный процесс их необратимого изменения, включающий
абсорбирование одними культурами других, вплоть до полного их исчезновения.
С течением времени природа сумела разрушить
многие из человеческих заблуждений, доказав свою право в самом главном – в том,
что каждая человеческая жизнь бесценна, а Übermensch, которого описывал Ницше –
это всего лишь человек-творец, через свой талант познавший кайрос и разделивший
его с другими, но такого рода знания всегда доставались посредством
антигуманных опытов. Отголоски тех опытов по прежнему звучат по всему миру:
терроризм, национализм, расизм, вторая поправка к Конституции США. Но, даже
обладая несметным количеством поучительного исторического материала люди не в
состоянии преодолеть свою тягу к конфронтации, мотивируя ее ничем иным как
культурными травмами.
И все же, принимая мультикультурализм как
исторически обусловленную данность, в чем заключается польза и травмоопасность функционирования
такой формы общества? Для безопасного сосуществования людям необходимы своды
законов, регулирующие уровень их антагонизма, но если посмотреть глубже, то
можно прийти к выводу, что зачастую законы только обостряют проблему. Крылатое выражение
гласит: «When
in
Rome,
do
as
the
Romans
do» - это еще один исторический урок,
идущий из средневековья, и, тем не менее, он не так легко выполним. Возможно
виной всему та часть абсолютного духа человека, которая делает его уникальным.
В мире, где высокотехнологичная унификация наладила механизм приведения
представителей разных культур к общему знаменателю, выше этого остается только
их историческое сознание. Проблема заключается в том, что глубины исторического
сознания может оказаться критически мало для осмысления общемирового опыта и
она касается только поверхности определенной культуры, которая бережно
консервируется и переносится на новую территорию, где вступает в конфликт с
местным укладом. Следствием таких межкультурных манипуляций становится тело
государства как после пластической операции – нарушается гармония, единство, а
порой инородные детали и вовсе отторгаются. Но ведь у пластических операций
есть и иная функция – эстетическая, когда уродливо деформированному историей
государству жизненно необходима новая форма, в которой оно обретет завершенность,
а, следовательно, спокойствие и терпимость своих граждан.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В своих рассуждениях я пришла к выводу, что
сами по себе культурно-исторические травмы не обладают необратимо калечащим
свойством, природное стремление к счастливой здоровой жизни – это лучшее
лекарство, а истинная угроза заключается в человеческом неумении или, что
страшнее, нежелании предавать забвению страшные факты прошлого, которые
автономно никак не могли бы повлиять на настоящее и будущее, но, внедряясь в историческое
сознание людей, они ухудшают качество их жизни. Только свобода выбора,
ориентированная на будущее без незримого присутствия ошибок прошлого, может
помочь преодолеть последствия травм, в то время как историческая ипохондрия сводит
на нет саму жизнь.
Отдельно стоит упомянуть прошлое,
нуждающееся в забвении, но физически остающееся как часть настоящего: мавзолеи
и вторая поправка только некоторые из них. Человеческий разум веками расширяет
свои границы, но в нем и по сей день велика доля иррационального, на мой
взгляд, важным шагом на пути к совершенному чистому разуму – идеалу эпохи
Просвещения, могло бы стать захоронение всех Люциферов и слова: «Прощай, оружие!», конвертированные в
осознанное действие.
[1] Теория
культурной травмы (опыт Эстонии). Доступ через интернет: http://ecsocman.hse.ru/socis/msg/16519202.html
[2] Штомпка,
П. 2000: Социальное изменение как травма
[3] Кант, И.
1966: Идея всеобщей истории во
всемирно-гражданском плане
[4]
Романчук, Л.: "Божественная
комедия" Данте как мост от средневековых к ренессансным представлениям.
Доступ через интернет: http://www.roman-chuk.narod.ru/1/Dante.htm
[5] Эко, У. Маятник Фуко. Доступ через интернет: http://lib.rus.ec/b/346772/read
[6] Штомпка,
П. 2000: Социальное изменение как травма
