21 окт. 2014 г.

Эссе «Анархия не значит отсутствие учреждений, а только таких учреждений, которым заставляют людей подчиняться насильно» (Л. Толстой)

Введение


Разрушители – это те, кто ставит ловушки для многих и называет их государством: они навесили им меч и навязали им сотни желаний. – Ф. Ницше

Как показывает история, совершенных политических режимов не существует. Латинское слово «regimen» означает «управление, командование, начальствование, руководство»[1], то есть, говоря о механизмах функционирования государства, речь всегда идет о различной формы и содержания актах принуждения – будь то очевидное и неприкрытое принуждение граждан государства N к невоспрепятствованию грозным реалиям тоталитарного строя, или же принуждение находящихся в меньшинстве групп населения жить в соответствии с решениями, принятыми большинством (демократия). 

Обращаясь к истокам демократии и тоталитаризма, становится понятно, что исторически эти формы управления государством имели немало общих черт. Стабильность и благосостояние древнегреческого полиса − колыбели современной демократии, были основаны на крепкой экономике античных городов-государств, достигавшейся во многом благодаря эксплуатации труда бесправных людей – рабов. Иными словами, свобода и независимость полноправных эллинов базировались на легитимированном присвоении определенным слоям населения статуса домашней утвари. Отсюда можно сделать вывод о том, что демократия по своему происхождению есть деспотизм, являющийся безусловной прерогативой элит, и, если смотреть под таким углом, то разница с тоталитаризмом состоит лишь в количественно более высоких значениях удельного веса элит в объемах отдельно взятого государства. 

Однако, стоит учесть один немаловажный момент: тоталитаризм, в отличие от демократии, пройдя свой бесславный путь из древности до наших дней не претерпел существенных изменений. Лидер современной Северной Кореи, как и его ближайшие предки, придерживается жестких методик управления гражданами своей страны, такой же политике следовала и древняя китайская династия Цинь: централизация власти в руках правящего клана, радикальное подавление инакомыслия, подневольный труд подданных во благо империи и т.д. Принимая во внимание тот факт, что тоталитарные режимы в наше время воспринимаются как досадные анахронизмы, в то время как союз демократии и капитализма претендует на звание новой мировой религии, можно предположить, что проводимая в недрах демократии исторически обусловленная работа над ошибками выполнялась качественно, но, тем не менее, сама суть демократии задает движение всем ее модернизациям подобно кольцу Мёбиуса – все возвращается на круги своя. Раб, номинально названный свободным человеком (как в новоязе Оруэлла) в действительности понимает концепцию свободы даже хуже, чем «домашняя утварь» древнегреческих полисов, так как он наивно полагает, что свобода у него уже есть, и является чем-то с рождения данным и пожизненно неотъемлемым, как дыхание или условные рефлексы. 

Таким образом, в своей работе я буду рассуждать о тех, для кого «оковы лучше свободы»[2], и постараюсь понять, насколько реалистичны и жизнеспособны идеи анархизма как альтернативы политике принуждения. 

Охлократия: невежественная демократия или неортодоксальная анархия?

Углубление в этимологию так называемой «власти народа» помогает лучше разобраться в коннотациях термина «народ». Во многих русскоязычных толковых словарях греческое слово dēmos трактуется как «свободное население, обладавшее гражданскими правами (в отличие от метеков, периэков, рабов и др.»[3], или же «непривилегированные слои населения в классовом обществе»[4], стоит отметить, что первое определение чаще встречается в изданиях постсоветского времени, а второе характерно для советской и досоветской эпох. В то же время российский общественный деятель Михаил Казиник предлагает следующее определение: «Dēmos – это часть народа, прошедшая семь свободных искусств (музыка, риторика, диалектика, грамматика, геометрия, арифметика, астрономия)»[5], однако здесь необходимо учесть тот факт, что в полисах Древней Греции семь свободных искусств были программной базой общего образования, которое свободные юноши получали к 18-ти годам. 

Интеллектуальному «демосу» М. Казиник противопоставляет «ochlos», как остальную часть населения – толпу, чернь, рабов с рабским мышлением, не способных к принятию государственно значимых решений. В целом принимая такую форму дифференциации народных масс на образованный (в данном контексте синоним ответственности) и невежественный сегменты, я все же приведу выдержку из трактата Аристотеля «Политика»: «масса (ochlos) менее подвержена порче: подобно большому количеству воды, масса менее поддается порче, чем немногие»[6]. Великий философ предпочел не списывать практическую значимость «охлоса» со счетов, объясняя это тем, что одного человека гораздо легче рассердить, нежели одновременно сделать это с сотнями. Тем не менее, во времена Аристотеля не существовало радио, телевидения и интернета – инструментов, с помощью которых сотни и тысячи разгневанных единиц складываются в одну гневно клокочущую массу в едином порыве.

На основании приведенных выше рассуждений стоит обобщить толкования нужных терминов и подвести промежуточный итог. Итак, понятие «народ» по существу неоднородно и зачастую достаточно затруднительно определить качественный состав тех, кто составляет большинство и, соответственно, чья воля оказывается решающей в государственных делах. Говоря о демократии в ее идеализированном восприятии, речь идет о гражданском обществе – совокупности людей, концентрирующих в своей массе высокую степень ответственности перед собственными решениями и их последствиями. В моем понимании при такой форме государственного управления возникновение «учреждений, которым людей заставляют подчиняться насильно» практически невозможно. Следовательно, в данном случае демократия очень близка к идеалам анархии, и также может считаться «матерью порядка». Однако, существуют ли прецеденты столь совершенных демократий на современной политической карте мира? Я отвечу на этот вопрос отрицательно.

Далее стоит рассмотреть понятие «охлократия». Доктор философских наук, профессор Ж. Т. Тощенко предлагает следующее определение: «основными, характерными чертами охлократии являются демагогия, авантюризм, популизм. Ей присущи изменчивость политического курса, непредсказуемость и импульсивность политических акций. Охлократия максимально упрощает сложные общественные проблемы, часто использует провокации, разжигает массовые страсти, провоцирует скандалы. Ее опорой, как правило, выступают маргинальные и люмпенизированные слои населения, неудовлетворенные своим социальным положением и готовые к неконтролируемым действиям (убийства, бессмысленное уничтожение материальных ценностей, насилие)»[7]. В данном контексте позволю себе не согласиться с российским социологом А. Тарасовым, отнесшим Парижскую Коммуну 1871-го года к «сознательному воплощению анархистского идеала в жизнь»[8]. Не исключая благие намерения парижского пролетариата воплотить этот идеал, я склонна полагать, что по факту намерения обернулись каноничной охлократией.

Приведенный выше пример, в котором имеет место быть подмена понятий, достаточно репрезентативен в плане того, каким образом можно вульгаризировать умозрительный идеал человеческого общежития ошибочной классификацией. Я думаю, что терминология тут играет идеологическую роль: дурной, откровенно профанный государственный режим  демократией не назовут, но, в зависимости от обстоятельств, его можно назвать тоталитаризмом, авторитаризмом, а при отсутствии «вертикали власти» − анархией. То есть, налицо манипулятивное расставление приоритетов в духе «что такое хорошо и что такое плохо» в коллективном воображаемом народов мира. Демократия – это неукоснительно хорошо, а те, кого расстраивает, что ее привозят в их дома на бронетранспортёрах – невежественные нехристи. Анархия – это плохо, это хаос и кровавая жатва махновщины, это неоперившаяся молодежь, ищущая проблем с законом, в конце концов, это обнаженная, порнографическая свобода от которой можно ждать только проблем библейского масштаба – Содома и Гоморры в групповом сознании масс, без шансов на укрощающий напалм из рук господина. 

Франц Кафка писал: «иногда оковы лучше свободы», но он же признал и то, что «свободный человек всегда выше связанного». Спустя десятилетия один из героев маргинальной киноэпопеи Н. Михалкова высказался следующим образом: «Придет время маленьких людей и тогда большие люди пожалеют, что они не маленькие». Я с уверенностью могу сказать, что «большие люди», в ницшеанском понимании этих слов, никогда не пожалеют и не предпочтут оковы, но в силу своей «высоты» они являются слишком легкой мишенью для «маленьких людей», которые предпочтут насильно заковать и клеймить их, чем распространять толерантность на категории «плохого». 

Теории и практики анархии

        Освободители не существуют. Люди сами освобождают себя. – Эрнесто Че Гевара

Мировая история все же знала случаи воплощенной анархии. Исландия эпохи народовластия была стабильна не в пример Парижской Коммуне, и просуществовала в этом состоянии гораздо дольше, хоть и не существенно в масштабах истории. Можно сказать, что в данном уникальном прецеденте для анархии были предоставлены все условия – люди, вырвавшиеся из тисков монаршего лона, и необжитая земля, которую не нужно было отвоевывать у агрессивных аборигенов. Тем не менее, недолговечность добрососедского сосуществования, основанного на согласии, на мой взгляд, во многом предопределил кантовский антагонизм – видимо, природа все же ответственна за некий ген недоброжелательности, данный каждому человеку, и способный свести на нет даже самые искренние усилия, приложенные к формированию идеального общества, свободного от государей-самодуров, но, увы, не от собственных страстей. Закономерным исходом разлада между пресыщенными миром соседями, стал торжественный выход монарха на арену боевых действий, указующим перстом безапелляционно постулировавшего новый расклад, отменяющий свободу за неимением жизненной необходимости в ней. 

Если попытаться проанализировать другие исторические примеры, к которым по тем или иным причинам традиционно привязывается ярлык «анархо-», то можно найти один показательный общий момент – все подобные эпизоды случаются спонтанно, по стечению обстоятельств, а задействованные в них вдохновленные теорией люди на определенном этапе оказываются не в силах организовать действенную практику. Образно выражаясь, это как оказаться посреди океана в берестяной лодке, мучимым жаждой и страхом. Момент, когда наступит понимание того, что бороться бессмысленно, неминуем, а далее не остается ничего лучшего, кроме как собрать остатки сил и помочь судну пойти вместе с тобой на дно, на съедение тем, кто находится в своей естественной среде обитания. Мнения относительно статуса, придаваемого такой кончине, разнятся от искренних порывов сплясать джигу на месте последнего пристанища «овец, отбившихся от стада», до сочувственной рефлексии: «По мне, анархисты, осознанно рискующие жизнью и здоровьем в борьбе с фашизмом, военщиной, государством, – выбирают во сто раз более достойный путь, чем тысячи людей, посылаемых, как бараны, убивать и умирать в Чечню, Ирак, Афганистан, – тысячи людей, которые живут и умирают по приказу, как заводные марионетки, так и не приходя в сознание, так и не став людьми»[9].

Один из главных теоретиков анархизма Пьер Жозеф Прудон считал себя одновременно приверженцем порядка и анархистом[10], не разделяя эти понятия, в своих работах он развивал идею автономии личности и упразднения всех форм угнетения человека. Другой выдающийся идеолог анархизма, русский аристократ Петр Алексеевич Кропоткин резюмировал свои идеи следующим образом: «Конечная цель анархистов состоит в том, чтобы выработать жизненным опытом такой общественный строй, в котором нет никакой верховной государственной власти, а страна представляет собою вольные союзы вольных общин … возникающие на основах взаимного договора, и разрешающие возможные споры между собою не путем насилия и оружия, а путем третейского суда»[11]. Важно отметить, что Кропоткину был присущ идеалистический взгляд на природу человека, он считал, что человек дурным не рождается, таким его делает государство. Великие анархисты были великими гуманистами в своих благих устремлениях, к сожалению, никому из них так и не удалось обосновать гуманные средства, которыми будут достигнуты их цели. Видимо, эта задача неразрешима.

Если подвести черту под основополагающей теорией анархизма, то ее базовым тезисом будет идея о пресечении преступлений против человека (насилие, угнетение, эксплуатация), эта же идея лежит в основе Всеобщей декларации прав человека. Остается только отметить, что при всей своей правоте данная теория обречена оставаться в заложниках у своих интерпретаторов.

Заключение

Будьте реалистами — требуйте невозможного! – лозунг французской студенческой революции мая 1968-го г.

В заключение немного о событиях 1968-го года. Этот год был отмечен настоящим цунами негодования, затронувшим многие страны, пострадавшие от произвола властей. Драматургия протестных движений и эмоциональный накал тех событий по сей день продолжают вдохновлять деятелей искусства. Далеко не все революционеры получили желаемое хотя бы частично, судьба некоторых сложилась трагично («Резня Тлателолько»). Кем же они были: достойными последователями идей Прудона, Кропоткина и Леннона или дорвавшимся до ЛСД «охлосом»? Я склонна полагать, что эти события в первую очередь стали актом инициации человечности, а те, кто его затеял и прошел, достойны зваться людьми, в божественном смысле этого слова. Идеи анархизма при всей своей утопичности в достижении конечной цели могут быть использованы как средство в борьбе с несправедливостью, особенно когда ими заручаются люди, чья фантазия способна представить дуло винтовки сосудом для цветов.

Эпоха технических инноваций наших дней, несмотря на все свои недостатки, явила собой одно неоспоримое достоинство – интернет как оплот глобальной мировой анархии. Сегодня практически каждый человек на земле может мирно окунуться в анархическую среду, не это ли противоядие от кантовского антагонизма – дать каждому человеку по экрану, изолируя членов общества друг от друга? Но и тут нельзя упускать из вида побочные эффекты в виде пресыщения виртуальной реальностью и естественного природного желания физических контактов с особями своего вида, невзирая на последствия. 

Таким образом, всецело соглашусь с высказыванием Льва Толстого, ухватившего самую суть анархии. Однако лично я склоняюсь к пессимистическому видению того, что могут дать моим современникам учреждения, не прибегающие к насилию: коммунисты и либералы, демократы и анархисты, фашисты и хиппи, «зеленые» и «радужные» - все те, у кого есть иммунитет к «кнуту», едва ли сориентируются в условиях тотального «пряника», и вполне вероятно, что не придумают ничего лучшего, чем организоваться в новую модель СССР, отметив торжество государственности гражданской войной. Я не хочу, чтобы это случилось.


[1] Латинско-русский словарь Дворецкого И. Х. и Королькова Д. Н. Доступ через интернет: http://linguaeterna.com/vocabula/search.php?swords=regimen&search=%C8%F1%EA%E0%F2%FC
[2] Кафка, Ф. «Процесс». Доступ через интернет: http://lib.ru/KAFKA/process.txt
[3] Санжаревский, И.И. Политическая наука: Словарь-справочник. Доступ через интернет: http://dic.academic.ru/dic.nsf/politology/862/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%BE%D1%81
[4] Ушаков, Д.Н. Толковый словарь Ушакова 1935-1940. Доступ через интернет: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/787038
[5] Казиник, М. Демократия. Доступ через интернет: http://www.youtube.com/watch?v=-nqD54QZeeA
[6] Аристотель. Политика. Доступ через интернет: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/aristot/03.php
[7] Тощенко, Ж.Т. Охлократия: возрождающийся феномен? Доступ через интернет: http://toschenko.ru/publication/4/
[8] Тарасов А. Мать беспорядка. Доступ через интернет: http://magazines.russ.ru/nz/2009/5/ta5.html
[9] Рябов, П. «Анархизм: сегодня, здесь, сейчас». Доступ через интернет: http://avtonom.org/news/petr-ryabov-anarhizm-segodnya-zdes-seychas
[10] Лейст, О. § 4. Политико-правовая идеология анархизма. Доступ через интернет:      http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/Leist/_21.php
[11] Кропоткин П. А. Что такое анархия? Доступ через интернет: http://avtonom.org/old/index.php?nid=1013

20 окт. 2014 г.

Анализ фильма «Взлетная полоса» (La Jetee, Крис Маркер, 1963)


 
Ничто не может отличить воспоминания от обычных моментов. – Крис Маркер
Nouvelle Vague
Одно из самых феноменальных кинематографических направлений в истории кино Французская Новая Волна (Nouvelle Vague) тесно связано с именами режиссеров, чей творческий путь начинался с критических и аналитических статей на страницах журнала Cahiers du cinéma, основанного известным теоретиком кино Андре Базеном. Группа выходцев из Cahiers du cinéma (Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, Клод Шаброль и др.) образовала так называемый «Правый берег» Новой Волны (по аналогии с делением Парижа на северную и южную части, пролегающие между правым и левым берегами реки Сена), соответственно, на противоположном берегу (Rive Gauche[1]) оказалась еще одна группа представителей данного направления. В ее состав вошли Аллен Рене, Аньес Варда и Крис Маркер. Сразу хотелось бы подчеркнуть условный характер такого «водораздела» представителей двух групп Новой Волны – он не несет конфронтационного характера, но подчеркивает, скорее, ряд методических и идейных различий, существовавших между ними. 

Поскольку в фокусе данной работы находится фильм представителя «Левого берега» Криса Маркера, необходимо обозначить некоторые общие особенности, характерные для кино данной ориентации Новой Волны. Прежде всего, картины «левого» толка отличала особенно тесная связь с литературой и пластическими искусствами, а также экспериментальный подход к их производству[2]. Важное место в творчестве авторов Rive Gauche занял мотив парадоксов памяти и ее «вечного возвращения», ярчайшими образцами кинематографических исследований на тему которых стали фильмы «В прошлом году в Мариенбаде» Алена Рене и «Взлетная полоса» Криса Маркера. 

Обращаясь к последнему, важно отметить уникальную в своем роде стилистику картины: фильм снят в формате фото-романа в жанре научной фантастики и имеет небольшой хронометраж (28 мин.), которого со всей очевидностью было бы недостаточно для фундаментального раскрытия темы постапокалитического будущего (т.е. детального рассмотрения тех реалий, в которые помещен мир после Третьей Мировой войны). Тем не менее, фильмическое пространство данной картины стремится разорвать все связи с темпоральными установками линейного повествования – время в ней не «течет», предопределяя и фиксируя логику событий, оно «застыло» в один-единственный миг, отделяющий жизнь человека от вечного небытия. 

Так, в своей интерпретативной гипотезе я буду отталкиваться от идеи о том, что образы «посещения прошлого и будущего, чтобы помочь настоящему», представленные в фильме «Взлетная полоса», являются метафорами памяти человека, переходящего грань между жизнью и смертью. 

Обосновывая данную гипотезу, в первую очередь следует обратиться к особенностям монтажа и раскадровки в данной картине. Как отмечалось выше, структура фильма представляет собой фото-роман – последовательное соединение статичных фотокадров, иллюстрирующих повествование, ведущееся бесстрастным закадровым голосом. Однако статика зафиксированных на фото моментов нарушается рядом монтажных приемов, таких как наезды, наплывы, затемнения. Кроме того, в фильме имеется один «живой» кадр (просыпающаяся
женщина). Предположим, что закадровый голос принадлежит свидетелю разыгравшейся на смотровой площадке аэропорта Орли драмы, коим является непосредственно сам режиссер Крис Маркер. Будучи режиссером-документалистом он берет на себя смелость интерпретировать произошедшее с позиции жертвы – главного героя, стремясь в своем повествовании о последнем миге его жизни зафиксировать лишь то, что имеет значение в этот момент. С этой позиции закономерным шагом будет попытка реконструировать воображаемое героя с помощью логики «монтажного мышления», собирающей воедино застывшие, вневременные картины, репрезентирующие последние мечты, страхи и чаяния человека, и отсекающей все лишнее - незначимое.

Можно также предположить, что происходящее в фильме является художественной интерпретацией некого трагического опыта, имевшего место в реальной жизни режиссера (прошедшего Вторую Мировую войну[3]). Возможно, этот опыт связан с гибелью кого-то из боевых товарищей Маркера, на что косвенно указывает военная форма и жетон на главном герое. Таким образом, принимая данную версию за основополагающую идею сценария «Взлетной полосы», следует обратить пристальное внимание на фильмические образы-знаки. И, прежде всего, непосредственно на образ взлетной полосы, с которой начинается и которой заканчивается повествование. 

Взлетная полоса – это дорога в небо, по которой стремительно взмывают ввысь реактивные лайнеры, она символизирует переход в иное измерение – сон, пространство воображения, небытие. Именно вблизи нее происходит роковое событие - выстрел, оборвавший жизнь главного героя, здесь же происходит перенесение его сознания в безвременное пространство, в котором прекрасный образ из его прошлого (незнакомка, которую он увидел в детстве), включается в контекст его предсмертной агонии. Жанр научной фантастики помогает соединить в повествовательном русле воображаемое прошлое и неосуществимое будущее через образы разрушенного ядерной войной города, оставшиеся в живых жители которого (призраки?) вынуждены обитать в подземных катакомбах. Кадры с разрушенным, опустошенным и безлюдным Парижем – это возможная аллюзия на дантевскую картину ада. Подземные катакомбы, в которых оказывается главный герой – образ чистилища, эксплицитно намекающий на древнегреческую мифологию, в которой лабиринты и пещеры символизировали испытания на пути в мир иной. 

Аллюзии на древнегреческую мифологию проходят красной линией через всю картину: мы видим наплыв кадра с незнакомкой, к которой обращается память главного героя, на кадр с одиноким человеком в лодке посреди реки (Харон, перевозящий души умерших через реку Стикс) – вероятно, незнакомки давно нет в живых, она могла стать жертвой военного времени, на что указывают кадры с деформированными статуями, чьи временные деформации  подобны травмам насильственно погибающих людей.

Эксперименты, проводимые в катакомбах над главным героем (его вынужденные скитания во времени) – это последнее испытание, которое он должен пройти на пути к очищению души и воссоединению с незнакомкой в безвременьи. Его память выхватывает образы-кадры из его мирного прошлого и проецирует на них иллюзорное настоящее с призрачной фигурой, в которой заключен в этот миг весь смысл его жизни (сама жизнь кристаллизируется в единственном кадре-движении, фиксирующем живой, не отпечатанный фотографически взгляд женщины). 

Мучительный поиск по лабиринтам памяти того самого места, в котором воссоединение должно состояться, завершается в музее – музее их памяти, пантеоне вневременности. Образ музея означает то символическое место, где постоянно обновляющееся настоящее (посетители) встречается с вневременным прошлым, вновь и вновь возрождаемым в сознании приходящих – это место упокоения, вечного возвращения памяти.
И лишь найдя это место, герой примиряется с необратимостью – собственной гибелью, он уходит, чтобы встретиться со своей незнакомкой и никогда (если этот термин применим к вечности) не расставаться.

Таким образом, проводя анализ образов-знаков фильма «Взлетная полоса» можно найти ряд подтверждений вероятностной гипотезе о том, что 28-ми минутная картина является авторским художественным осмыслением одного пугающего, загадочного и непостижимого мига, в которой время перестает существовать. Трудно сказать известно ли доподлинно кому-нибудь из живущих, какие метаморфозы происходят в этот миг с человеческой памятью. Однако у авторов кино (в частности у представителей группы Rive Gauche, у которых это свойство было особенно тонко развито)  имеется одно неоспоримое преимущество – воображение, образно-монтажное мышление вкупе с инструментарием, позволяющим им буквально разорвать пространство и время, выходя за их пределы и позволяя зрителю прикоснуться к сакральному.


[1] (фр.) Левый берег
[2] The Left Bank Revisited: Marker, Resnais, Varda. Доступ через интернет:  http://hcl.harvard.edu/hfa/films/2000mayjun/leftbank.html
[3]Farmer, R,  Marker, Resnais, Varda: Remembering the Left Bank Group. Доступ через интернет: http://sensesofcinema.com/2009/52/marker-resnais-varda-remembering-the-left-bank-group/